Знакомые образы

Для начала мы прочитаем с вами одну небольшую вещичку, сказал молодой учитель при своем первом появлении в классе и стал читать вслух:

«Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Лляхину, в ночь под Рождество не ложился спать...»

Горестное, трогательное содержание знаменитого рассказа постепенно приковало внимание ребят. Чем дальше читал учитель, тем больше волновался. Бережно переворачивая страницу книги, он встал. За ним, как один человек, совершенно бесшумно поднялись все ученики и продолжали слушать стоя, не шелохнувшись, затаив дыхание. Вместе с Ванькой Жуковым, глотая слезы, плакала добрая половина класса...

Этот маленький эпизод из широко известного советского фильма «Учитель» ярко, правдиво отражает искреннюю любовь народа к прекрасному чеховскому наследию.

Творчество А, П. Чехова на протяжении нескольких десятилетий привлекает внимание мастеров кинематографии. Еще до Октябрьской революции, в пору зарождения кино как искусства, делались попытки перенести чеховские рассказы на экран.

Сперва деятели кино обращались главным образом к ранним произведениям писателя, таким, как «Шведская спичка», ««Драма на охоте», «Ненужная победа». Немой экран без чеховского меткого и точного слова, невысокий уровень режиссерского мастерства, а порой и неверное понимание авторского замысла сделали эти кинопроизведения лишь тусклыми копиями, в которых трудно было узнать яркость и силу, присущий оригиналу.

Советская кинематография впервые обратилась к Чехову в 1926 году («Каштанка») Следующая за этим фильмом кинолента «Чины и люди», состоявшая из трех новелл - «Анна на шее», «Смерть чиновника» и «Хамелеон» - долгое время пользовалась общим признанием. Это и понятно: постановщик фильма, большой художник и опытный кинематографист Я. Протазанов привлек для работы в кино лучших мастеров Московского Художественного театра.

И. Москвин в «Смерти чиновника» и М. Тарханов в «Анне на шее» создали незабываемые образы огромной разоблачительной силы. Особый успех выпал на долю И. Москвина в роли полицейского надзирателя Очумелова («Хамелеон»), Блистательный артист с его скупой и вместе с тем необычайно выразительной мимикой сумел поистине «крупным планом» передать разнообразнейшую гамму для порядка. В этой роли, сыгранной в полном соответствии с чеховским рассказом, И. Москвин; достигает высот сатирического обобщения.

«Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонка в пестрядинной рубахе и латанных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости», - именно таким, темным, забитым, злоумышленником поневоле рисует И. Москвин чеховского героя, снимаясь позднее в звуковом фильме «Злоумышленник». Глаза его наивно устремлены на следователя, и даже самый внимательный зритель не догадывался, что И. Москвин смотрит в этот момент... на самого себя, так как он же ведет в фильме и роль следователя. Мастер поразительного перевоплощения, Москвин создал два глубоко индивидуализированных образа далеких, чуждых друг другу людей.

С появлением звука в кино неизмеримо расширились возможности воплощения на экране произведений великого художника слова. Один за другим выходят » фильмы «Маска», «Налим», «Хирургия». Разные по содержанию

новеллы имели одну общую особенность - слабое, поверхностное проникновение в сущность экранизируемых рассказов.

«Мужчина поднялся, вытянулся во весь рост и сорвал с себя маску ... В буяне все узнали местного миллионера, фабриканта, потомственного почетного гражданина Пятигорова, известного своими скандалами, благотворительностью и, как не раз говорилось в местном вестнике, - любовью к просвещению...» Всего лишь несколько строк посвящает Чехов этому эффектному моменту в своем рассказе, но сколько здесь возможностей для глубоких обобщений на экране, для, широкого показа представителей «интеллигентного» общества, с которых писатель с горечью и иронией срывает маски! А в фильме, к сожалению, главное место совершенно неоправданно занял купеческий дебош, хотя в рассказе он лишь одно из средств раскрытия мерзостей старого быта.