Ленинградские вечера

Известно, что лучший способ знакомства с родным городом - это взять и приехать в него, как в чужой, жить в гостинице и ходить по «достопримечательностям» (хорошее слово для кроссворда!), которые иначе, быть может, вам и в десяток лет недосуг было посетить. И есть одна хорошая традиция, имеющая свои старые историко-литературные корни: ленинградцу заснуть в поезде и проснуться в Москве, москвичу положить голову на твердую подушку «голубой стрелы» и поднять ее голову, а не подушку, уже в Ленинграде.
Этой хорошей традиции я следую ежегодно. Просыпаясь в Ленинграде, я стряхиваю с себя деловую московскую суету и как бы окунаюсь в музыкальную паузу в то особое творческое состояние, которое на первый взгляд кажется нам отдыхом, на самом же деле есть необходимейшая строительная часть творчества и мышления. Свободное время! Свободное не «от», а свободное «для». В этом протяжении времени, внезапно открывшемся перед вами, охватившем вас со всех сторон, как охватывают душу голубые просторы неба и зеленая морская даль, глаза ваши начинают остро видеть и подмечать, ухо доносит тончайшие звуки, вплоть до шороха голубиных крыльев на площадях, усыпанных, зернами, и седьмое чувство, присущее всему живому, Чувство активное, деятельное, в котором все ваше существо должно участвовать творчески, переживание красоты - постепенно овладевает вами. Я не случайно заставила читателя пройти со мной по этой длинной фразе и не дала редактору разрезать ее надвое. Именно с удлиненности, с ощущения раздвинутых пространств и горизонтов и начинается для москвича первая встреча с Ленинградом.
И вот я уже всем наслаждаюсь, все опять впитываю, чувствуя, как заполняет «пауза» словно родниковая вода высохший бассейн, мое утомленное восприятие новой, свежей способностью получать впечатления. Бессмертные стройные линии знакомых набережных и дворцовых фасадов; сонные морды каменных львов, скрестивших лениво лапы у подъезда центрального архива; вечная шапка Исаакия, возникающая чуть не отовсюду в пролете домов и улиц; чеканные черные профили памятников на выпуклой эмали неба - этого никогда не бывает довольно глазам, обласканным влажным ветерком близкого за невскими гранитами моря... Но день идет к вечеру, голубая эмаль принимает особенный зеленый оттенок, все становится как бы не равным затягивается легким флером, и каналы, сдержанные днем, начинают дышать нездоровым, чуть кислым запахом гнили. Это спускается на Ленинград феерия белой ночи. Для ленинградцев бьет час театров.

Память сохранила мне от предыдущих посещений целый ряд великолепных театральных удач, которыми «северная Пальмира» могла бы похвастаться перед Москвой. Такие актеры, как И. М. Смоктуновский, Ю. В. Толубеев, Н. К. Черкасов, такой большой мастер, как Н. П. Акимов, такой тонкий художник, как С. Б. Вирсаладзе, не называя еще десятки достойных имен, не говоря о традициях ленинградского балета, о постоянных творческих поисках Малого оперного (бывшего Михайловского), о безупречном вкусе филармонического оркестра и славе нашей страны дирижерах Курте Зандерлинге и Евгении Мравинском, - все это могло бы обеспечить высокое наслаждение многих ленинградских вечеров. Помню, каким праздником было возобновление в Малом оперном вагнеровского «Моряка-скитальца» в музыкальной редакции Зандерлинга и под его управлением; как превосходно играл Толубеев в «Смерти коммивояжера», а Смоктуновский в «Идиоте»; как в Театре имени Кирова (бывшей «Мариинке») при соблюдении точной оркестровки самого Прокофьева был впервые поставлен его чудесный балет «Каменный цветок», и там же в великолепной геральдической рамке строгих и сумрачных декораций Вирсаладзе прозвучал г бессмертный «Дон-Жуан» Моцарта. Одна из постоянных особенностей Ленинграда, обилие новых постановок, смелое обновление репертуара, смелое сценическое решение каждой новинки при очень большой культуре и уважении к театральным традициям; и многое из того, что мы смотрим сейчас в Москве, пришло к нам из Ленинграда, где оно впервые увидело, как старомодно говорится, «свет рампы».