Образы Петровской эпохи

Искусствовед Л. Попова:

Ваша огромная по масштабу и количеству выполненных листов сюита иллюстраций к «Петру I» А. Толстого  не просто серия иллюстраций, воссоздающая сюжетные перипетии романа, вам удалось создать образ петровской эпохи, сохранив предельную близость стилистике описываемого времени. История жила для вас по законам внутренней логики живых, а не музейных персонажей. В этом смысле в вашем сознании сформировался мир, очень близкий искусству вашего отца  известного украинского графика Георгия Якутовича,  мир истории, входящий в день сегодняшний, но в образах, далеких от его сложных ассоциаций. Творчество Георгия Якутовича сфокусировало поиски и свершения художников 1960-х годов. Мир современный, равно как и мир прошлого, видится в вашей графике художника, формирующегося в 1970-е годы, в ином преломлении.

Художник С. Якутович:

Да, история создания иллюстраций к «Петру I», если рассмотреть ее в рамках моей двадцатипятилетней жизни, очень длинная. Петровское время сопутствовало мне синхронно физическому росту. Роман Толстого в подарочном издании с иллюстрациями Д. Шмаринова был первой моей «настоящей» и собственной книгой. Независимо от того, было ли то время «Мухи Цокотухи», Вальтера Скотта или Шевченко, он оставался со мной неизменно. Но воспринят был, прежде всего, и навсегда через первое ощущение, иными словами, через образы изобразительные, а не литературные (понять текст я смог значительно позже). И воспринимался он по-разному в зависимости от времени. Сначала «Петра I» Шмаринова - Толстого, потом  Толстого - Шмаринова, а затем уже, в наши дни, через все скопившиеся многолетние собственные думы и чувства. Через «знаю» (от Пушкина до Ключевского), «вижу» (от Зубова до Шмаринова), «ощущаю» (для сфбя), «приемлю» и «возражаю» (всем пластическим образам, в том числе кино). Так, в синтезе различных возрастных «мировосприятий» родилось мое виденье эпохи и, собственно, романа.

 Попова:

Почему сразу выбран роман, а не, скажем, станковая серия на ту же тему?

 Якутович:

Форма романа для меня особенно привлекательна своими многосторонними связями с миром и, кроме того, лучше всех прочих литературных жанров воспитывает у художника вкус. Не тот художественный вкус, который подразумевается при разговоре о произведении изобразительного искусства, а вкус к многоликим человеческим знаниям, к исследованию. В частности, историзм Толстого объяснил мне, что лишь одними эмоционально- чувственными средствами не воссоздать истинное лицо исторического явления. Через год-полтора выйдет трехтомное подарочное издание с моими иллюстрациями. Которое, боюсь, поставит меня в ряд «консерваторов»: выбор темы- огромный исторический роман (не модно), изобразительная система  в формах, как принято говорить, «самой жизни» (опять-таки не самое модное) - уж если роман, то в системе, не соответствующей классической стилистике автора.

Между тем роман Толстого особенно созвучен моему представлению о петровском времени, кроме того, мне всегда казалось, что книга, диктуя художнику свои законы, дисциплинирует его, как бы концентрирует его мысль.

 Попова:

Но вместе с тем она и налагает много обязательств. Не говоря о необходимости «попадания» в литературный стиль, вы взяли на себя смелость руководить вниманием читателя в такой сложной форме литературного произведения, как роман, с его центральной темой, побочными ответвлениями, множеством персонажей и т. д.

 Якутович:

Принципы создания книги я изучал, что называется, с «пеленок», потом учился в Москве, в Полиграфическом институте у А. Гончарова и В. Ляхова. И это одна из причин, почему мне хотелось сделать именно книгу, а не станковую серию, постараться организовать ее своим способом. Я переживал эту книгу с самых разных «возрастных» позиций и видел ее глазами героев и читателей разных поколений и как сказку, и как приключенческий роман, потом как эпос, как народную трагедию, потом (было и такое)  как жизнеописание великого исторического деятеля. Я стремился найти форму, которая смогла бы вызвать раздумья у тех, кто ищет в иллюстрации к историческому роману истинный предметный мир и других, для кого иллюстрация - основание к размышлению не столько о фактах, сколько об их взаимосвязанности, об их значении в людских судьбах, в судьбах народа, в судьбах мира. И для этого язык реальных форм казался мне самым универсальным: он не только точнее попадал в стилистику романа, но и позволял сделать историю петровской эпохи доступной для всех.