Диалог о молодости

У частого посетителя Манежа сложились определенные навыки восприятия крупных выставок. Привычно странствуя по лабиринту художественных вещей, он ищет события и проблемы, встречи со знакомым и незнакомым, вглядывается, вдумывается, выбирает, отсеивает. Он понимает, конечно, что перед ним не «сырая», а переработанная действительность искусства, и вместе с тем воспринимает ее как сумму многих отдельных, не взаимодействующих «голосов», соответствия и противоречия которых предстоит обнаружить ему; таким образом, он как бы составляет «свою» экспозицию. Если поначалу выставка «Молодая гвардия Страны Советов» не казалась ему исключением, то вскоре он замечал присутствие еще одной точки зрения, тем более настоятельное, чем яснее обрисовывалась необычность экспозиции. Современный раздел по составу участников не походил ни на общие выставки, так как в большинстве здесь были представлены молодые художники, ни на молодежные, так как было достаточно много отклонений от возрастного ценза. Следовательно, в основу отбора легли внутренние принципы.

 «Молодая гвардия» — так можно сказать о героях Ю. Пименова, «Рабкоре» В. Перельмана, «Военных корреспондентах» А. Никича. Этот же нравственный счет можно предъявить героям других произведений художников, особенно молодых. Но наряду с патетическими выставка включала иные регистры, очень опосредованно соотносимые с «эпиграфом» и тем самым расширяющие границы его значений — до емкого понятия молодости. Молодость, становление в жизни, молодость как предмет искусства, молодость искусства — в этой связи не случайно появление ретроспективного раздела, не случайно творчество молодых художников показано крупным планом, однако не монополизирует экспозицию. «Голоса» раздаются не сами по себе, звучат вопросами и ответами; тема диалогически разведена и становится активным действующим лицом.

 Наш предполагаемый посетитель Н. считает идею выставки, если он верно ее понял, весьма актуальной для современного искусства. Как все, он предпочитает молодость; душевную молодость — анкетной; наделяет ее значительностью и в жизни, и в искусстве. Но, как каждый из нас, он не гарантирован от ошибочных суждений, пристрастий и т. д.; его мнение не может быть ни законченным, ни вполне справедливым, тем более что он решил ограничиться живописным разделом. Однако же диалоговая форма общения, где и заблуждения работают на истину.

 Вряд ли Н. имеет при себе отчетливый «сверхобраз» молодости, скорее он зондирует своими представлениями новые и новые образы, одновременно поддаваясь их влиянию. Вот красноармейцы, впечатавшие в память мгновение гибели своего комиссара — человеческую катастрофу, которая была равносильна для К. Петрова-Водкина планетарной. Невдалеке «Пушбол» П. Кузнецова — безмятежная стихия игры, черпающей радость в себе самой, движения, не осложненного посторонними мотивами. Не игра — подвиг отдачи всего себя железным рычагам общей пользы в картине Пименова «Даешь тяжелую индустрию!». И погруженность современников В. Попкова в течение северной песни. Какие разные, кажется, исключающие одна другую жизни! Но странно: они примиряются перед показным благонравием другой части экспонатов, примиряются в щедрости живого чувства. Пусть оно не всюду кажется уместным, зато сильное, искреннее чувство всегда первично и ново — не в нем ли секрет молодости искусства? С таким полувопросом-полуответом докучливый Н. вглядывается в работы молодых художников.