В поисках своей картины

Беседу с художниками З.Аршакуни, Г.Егошиным, В.Тюленевым ведет искусствовед Л .Мочалов.

Мочалов. На выставке ваших работ я думал: в чем ее интерес, значение... Может быть, в мере душевного срастания с темой - мотивом, в единстве внешнего и внутреннего, «не я» и «я» художника... Тюленев обращается к образам гражданской войны не просто потому, что это важная тема, а потому, что она стала его личным переживанием. Как написал когда-то Маяковский: «Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем»... То же в принципе и у других авторов: объективное и субъективное отождествляются, открытие мира это и самораскрытие. Каждый отыскивает образную модель гармонического единства с миром. У Тюленева - любовь к природе, к «парному молоку» светлого детства, к деревне, на которую он смотрит из города с чувством легкой ностальгической грусти. У Аршакуни тяга к поэтике фольклора, к органическому простодушию народного творчества. У Егошина ориентация на старых мастеров, может быть своеобразная музейность. Ясно одно: для каждого из художников живопись не просто средство профессиональной реализации темы, но то, что интимно и сокровенно связывает его с окружающей действительностью.

Последние годы все чаще возникает потребность соизмерять изобразительное искусство с литературой, наиболее непосредственно откликающейся на жгучие вопросы современности. Драматически заостряется альтернатива «семантики» и «пластики». И перед критиком-профессионалом рано или поздно встает вопрос: сколь органично их единение? Особенность представленных художников в том, что «семантика» осваивается авторами в меру освоения ими «пластики», через нее.

Их живопись диалектична, хотя и по-разному. В работах Аршакуни словно сталкиваются два циклона: южный и северный, цвета солнца и земли, «цвета радости и печали». У Егошина сквозь суровость, как улыбка из-под нахмуренных бровей, просвечивает нежность. У Тюленева в лучших работах «голубая поэтичность» контрапунктно сочетается с пасмурной, эмоционально нюансированной живописностью. Поэтому, вероятно, речь может идти не только о диалектике живописи, но и о диалектике чувствований. Идеи человечности, идеи «добра и света» как бы вошли в плоть и кровь живописи, стали ее дыханием. И в этой органичности, искренности — по-моему, главная «философия». Но хотелось бы взглянуть не только «извне», но и «изнутри». Услышать, что думают о своем творчестве сами авторы.

Тюленев. На нашей выставке встретились три варианта современного живописного восприятия мира. Хотя мы постоянно контактируем, каждый делает свое по-своему. Но есть общее причастность к творческому поколению. У каждого поколения особый исторический опыт. Мы начинали сознательную жизнь в послевоенное время менее богатое внешними событиями, но сложное и бесконечно интересное. На нас обрушивалась масса разноречивой информации. Надо было найти свои ориентиры, свои идеалы. Для меня, например, как и для многих моих сверстников, большой период жизни связан со спортивно-альпинистскими увлечениями, с походами в дальние края, с песнями Высоцкого, Окуджавы, Новеллы Матвеевой, Городницкого. В трудных условиях люди проверялись «на прочность», вырабатывалось понятие мужества. В этом была своя романтика, помогавшая отделить истинное от ложного. Параллельно с путешествиями в пространстве совершалось путешествие во времени: пролистывалась история искусства, происходило стремительное освоение художественной культуры нашего века. Мы открывали для себя живое, искреннее. Мое глубокое уважение вызывает, скажем, то, что Сарьян написал в честь Победы в Великой Отечественной войне большой и прекрасный натюрморт. Так ему велела гражданская и художническая совесть.

И мне в каждой моей работе всегда было очень важно понять: действительно ли это моя тема, мой образ или что-то привнесенное со стороны, заезженное. Главное не сфальшивить.

Художники нашего времени ищут свой язык, отвечающий новым требованиям. Современный зритель хочет думать. В этом мне видится определенный социальный заказ. Я пытаюсь найти формы, выражающие сложность, многослойность современного сознания.

Мочалов. Должно быть, отсюда мотивировка ассоциативных картин, широко использующих монтажный принцип композиции. Но вот что вызывает беспокойство. Часто этот принцип превращается в расхожий прием и перестает работать. «Монтажных» ребусов, рассчитанных на чисто интеллектуальную игру, мы видели за последние годы немало. Они лишь приучают к беглости, поверхностности смотрения.

Тюленев. Я не поборник какой-то жесткой системы. У меня есть разные картины. А к монтажному принципу композиции пришел, решая задачи мировоззренческие. Меня поразило совпадение композиционных ходов в моей работе «Город на двоих» и картине Т.Назаренко «Московский вечер». Похоже, идеи действительно носятся в воздухе... Что характерно для современной жизни? Сегодня я в Ленинграде, завтра на Камчатке. Но сохраняю в себе Ленинград, так же как сейчас храню в памяти Камчатку. Прошлое и настоящее взаимопроникают и как бы на половину растворяют друг друга. Возникает цепь образов. На холсте развертывается ход развития замысла. В процессе работы вызревает и тема. Порой, сам не знаю почему, бывает, что в картину нежданно-негаданно вплавляется тот или иной мотив: то приходит белая лошадь одна из навязчивых моих идей, то прилетают лебеди...

Мочалов. Какую роль в этом творческом процессе играют литературно- поэтические ассоциации?

Тюленев. В живописи 1950-х годов господствовала сюжетность, литературность, причем не всегда высокого класса. Но это не значит, что живопись вообще должна чуждаться литературы, что они несовместимы. Мне близка поэтическая образность. Когда я брожу по лесам и полям, то размышляю, фантазирую. Параллельно с наблюдением идет «поэтическое сочинительство». Идея картины «Зажигающая березы» возникла как дополнение к обычному этюду. Полупрозрачная зелень вызвала в памяти представление о пламени свечей. А пламя «привело в карти¬ну» образ девочки...

Мочалов. Можно ли сказать, что поэзия используется как мостик между зрителем и художником?

Тюленев. Скорее как отправной пункт. А результат я не предрешаю. Он возникает в зависимости от активности зрителя. Один искусствовед наговорил о картине «Белая ночь», чего я о ней и не думал. Ну что ж, может быть, и так... Я не навязываю своего толкования.