В поисках человека

В Вене, в Хофбурге - бывшей резиденции австрийских королей, летом прошлого года состоялась выставка современной западноевропейской скульптуры под девизом «Антропос» («Человек»), Бронзовые и каменные статуи стояли под открытым небом на брусчатке мостовой, на площадях, в многочисленных дворах и переходах дворца. Современное искусство в буквальном смысле слова «вышло» из музеев и мастерских навстречу самым широким слоям населения Вены и кочующим толпам туристов. Это была явно «дидактическая» выставка, которая благодаря умелой режиссуре ее устроителей должна была не только раскрыть тему «Человек», но и приобщить, по мере возможности, неискушенного в искусстве зрителя к пониманию сложного языка современной скульптуры. На выставке экспонировались и работы советских художников «Атом на службе мира» Ю.Рукавишникова, «Инструктор карате В.Пак» А.Рукавишникова.

Территория Хофбурга выбрана не только как наиболее посещаемое, многолюдное место города. Старый архитектурно-скульптурный ансамбль XIV - XIX веков вошел по принципу контраста и направляющим элементом в структуру экспозиции. Современная скульптура оказалась в пространстве историческом, но совершенно чуждом ей, и именно это несоответствие создавало новое более активное взаимоотношение произведений пластики со зрителем, раскрывало в работах новые грани содержания.

В окружении величественных фасадов, вздымающихся на суровых рустованных цоколях, в пространстве, пронизанном ритмом переклички мощных колонн, пилястров, бравурной динамикой скульптурной лепнины, господствовали на своих высоких постаментах старые памятники австрийских королей, отрешенные и от суеты города и от искусства, порожденного нашим тревожным и беспокойным веком. История, прошедшие столетия отчетливо отстранились от современности. И повседневная жизнь и скульптура XX века оказались как бы одинаково низведенными с пьедесталов на житейский уровень.

И вдруг совершенно исчезла привычная музейная дистанция: сегодняшнее искусство словно утратило свою обособленность. Статуя и человек оказались лицом к лицу на мостовой, в привычных человеческих масштабах. Лишенная пьедестала или поставленная на очень низкую опору, скульптура как бы вырастала на пути зрителя в самых неожиданных местах. На нее можно было натолкнуться, как на зазевавшегося прохожего. Жизненное пространство статуи стало общим с жизненным пространством человека. Возникла новая, необычайно острая ситуация восприятия. Человек и статуя стали равноправными участниками своеобразного, запальчивого диалога при молчаливом свидетельстве недоступного, бесконечно далекого прошлого.

Конечно, среди сотни выставленных скульптур было слишком много таких, которые ставили зрителя в тупик. Ему предстояло самому, без путеводителя и посторонней подсказки, преодолеть все трудности, предложенные различными направлениями современного искусства. Однако поразительно, что даже случайному неискушенному посетителю становилось ясно, что все показанные работы адресованы ему лично, и потому они интриговали, активизировали его воображение. Отчетливо выступало принципиальное различие старого и нового искусства, его целей, смысла и сути, продиктованное режиссурой экспозиции.

Произведения реалистической скульптуры обретали в этом контексте особую значительность и новизну. Прямо перед подножием постамента памятника королю Франциску I стоял «Распятый» Фрица Кремера. Сильная, грубая, мускулистая фигура с широко раскинутыми руками в позе распятия оказывалась в непосредственной близости от зрителя. Над его головой только чуть возвышалось тяжелое лицо едва живого, измученного человека. Слегка провисающее, наклоненное вперед, изорванное пыткой тело оказывалось так близко, что вот-вот готово было рухнуть к его ногам. И тогда раскинутые крестом руки мученика вдруг приобрели новый смысл. Казалось, они разведены для объятия. Кремеровское «Распятие» и раньше невозможно было трактовать как традиционный евангельский образ. У распятого слишком грубое, сильное тело труженика, рабочего. Лицо слишком энергично и сохраняет выражение стойкости, мужества, несмотря на кровавый пот, ручьями струящийся по лицу. В «Распятом» зритель без труда узнает современника - мученика концлагерей, несломленного борца, гибнущего за свободу человечества. Но здесь, в необычной экспозиционной среде воздействие художественного образа было особенно действенно: «Человек, признай меня братом и прими в свои объятия!» А над этой драмой, этим страстным призывом холодно и равнодушно царили статуи прошлого века...

Итак, режиссура выставки умелое, талантливое построение почти театрального пространства, активно вовлекающая в «действие» общения и постижения искусства. Без всякой его пребывает передовое искусство современности.

Но выставка обнаружила и другое. Для того чтобы раскрыть в единичном, предметном скульптурном образе сложность и противоречивость внутренних жизненных связей, многогранный духовный смысл, передать героический и драматический пафос эпохи, необходимо напряжение духовных сил и интеллектуальных способностей не только художника, но и зрителя. Тогда он сможет преодолеть границы статического, предметно-однозначного и не только умом постичь глубокий смысл, заложенный в произведении, но и переживать эмоционально. Экспозиция предельно активизировала духовные способности посетителей, побуждала их к глубокому современные скульпторы. Экспозиционеры заставили посетителя в цепи последовательно построенного «зрительного ряда» прийти к правильным выводам, постигнуть девиз выставки «Человек», понять, почувствовать сложные проблемы существования личности.

В лучших произведениях венской выставки, пользуясь замечательным выражением украинского философа XVIII века Григория Сковороды, - «наш телесный болван» предстал не как внешнее отражение предметной правды, которая есть «едина только тень истинного человека». В сотне «волшебных» зеркал современной скульптуры смогли отразиться крупицы той «невидимой и присутствующей силы», которая и является истинным человеком, в неустанных поисках к осмысленному восприятию сложного современного искусства.